Работа в контрольном центре по кредитным карточкам была в разгаре. Обычная смена—пятьдесят операторов—дежурила в большом зале. У каждого оператора была машинка с катодной лампой типа телевизионной. Один молодой оператор только что получил сигнал, сообщавший, что некто П. О. Моги предъявил кредитную карточку для оплаты в магазине. Для данного оператора это был один из тысячи банальных сигналов, которые поступали в течение дня. Все они были совершенно обезличенными. Никто из операторов не знал, откуда поступали сведения. Они не знали ни города, ни штата. Кредитная карточка, представленная в каком-либо торговом центре Нью-Йорка, могла послужить домашней хозяйке для оплаты счета в бакалейном отделе. Она могла предоставить возможность канзасскому фермеру купить сапоги. С ее помощью можно было перечислить деньги сыну-студенту в Принстонский колледж или позволить кливлендскому алкоголику приобрести себе убийцу — ящик виски, который в конце концов доконает его. Но оператор никогда не знал подробностей. Если позже в этом возникала необходимость, то подробные сведения о покупке можно было получить, хотя это почти никогда не делалось, никому до этого не было дела. Главное заключалось в деньгах. Деньги, деньги, деньги, которые переходили из рук в руки, больше ничего не играло роли... Сигнал поступил на консоль оператора, тот нажал кнопку и проговорил в микрофон:

— Ваш торговый номер, пожалуйста!

Торговец спортивным инвентарем, который обслуживал Майлса Истина, назвал номер, а оператор напечатал его на машинке. Одновременно номер появился на катодном экране.

— Номер карточки и срок годности? — спросил оператор.

Еще один ответ... Машинный перестук, и снова цифры на экране...

— Сумма, на которую делалась покупка?

— Девяносто долларов сорок три цента. Напечатано. Экран. Включение в систему электронно- вычислительных машин, стоявших двумя этажами выше... За какую-то долю секунды компьютер принял информацию, прошелся по картотеке и дал ответ: «Одобряю...»

Но что это?—Дальше следовало:

Регистрационный номер 7416984

Срочно! Тревога!

Не сообщать продавцу!

Срочно доложить вашему старшему!

Немедленно осуществить инструкцию по тревоге № 17...

— Покупку считать -одобренной,—сказал оператор продавцу.— Запишите. Регистрационный номер...

Теперь он говорил медленней, чем обычно, нажав кнопку сигнала, вызывавшего старшего дежурного по залу. И сразу же на консоли дежурного появилась дубликация изображения, бывшего на экране у оператора. Старший внимательно прочитал и мгновенно протянул руку к индексу картотеки в поисках инструкции по тревоге № 17.

За это время оператор, преднамеренно спотыкаясь и путая, называл номер регистрационной карточки, затем извинился и начал перечислять цифры сначала...

Сигнал тревоги не часто появлялся на экранах, но когда это случалось, вступала в действие стандартная схема, которую знал каждый оператор. Главное было тянуть время, замедлить ответ продавцу. В прошлом не раз были пойманы убийцы таким образом; был спасен человек, которого хотели похитить; сохранены ценноеги искусства и так далее. А все потому, что компьютер бил тревогу. И становилось это возможным благодаря кредитной карточке, составленной определенным образом. Как только такая карточка предъявлялась в любом месте, необходимые операции начинались сразу же. Пока все приводилось в движение, оператор должен был выиграть хотя бы несколько секунд, ибо каждая секунда была на вес золота...

Старший дежурный немедленно приступил к исполнению инструкции № 17. Первым делом он поставил Н. Уэйнрайта, вице-президента банка по безопасности, в известность о том, что предъявлена карточка на имя П. О. Моги. Нажав несколько клавишей на своей машинке, он получил из компьютера дополнительные сведения: спортивный магазин Питса и адрес улицы. Уэйнрайт, лично отозвавшийся на звонок, сразу же записал номер телефона и адрес. Секундой позже для старшего дежурного оператора и компьютера все закончилось. Для Ноллана Уэйнрайта все только начиналось. До этого он уже переговорил с сотрудниками ФБР, и теперь они активно разыскивали очевидно похищенную Нуньес и ее ребенка по всему городу. Получив адрес магазина, Ноллан опять позвонил в ФБР, и агенты уже мчались к этому месту. Сам Уэйнрайт выбежал на улицу к свози машине. Когда он подъехал к магазину спортивного инвентаря, агент Инее уже опрашивал всех, кто мог видеть похищение Истина.

— Бесполезно,—пробормотал он Уэйнрайту.—Все кончилось до нашего приезда...

Уэйнрайт кивнул в сторону продавца:

— Дал описание?

Сотрудник ФБР покачал головой:

— Парень так сдрейфил, что не может припомнить ни одной физиономии, ни одной приметы... Лицо Уэйнрайта вытянулось:

— Что дальше?

— Ты же сам был полицейским,—ответил сотрудник ФБР,— и сам знаешь, как все это бывает по правде, а не понарошке... Ждешь и надеешься, что кто-нибудь вляпается!

До нее донеслась какая-то возня, затем послышались голоса. Она догадалась, что они схватили Майлса и привезли его сюда. Звуки шли откуда-то сзади. По всей вероятности, это происходило в соседней комнате, и она поняла, что между комнатами была неплотно закрытая дверь. Она услышала крик Майлса, затем удар, хрип, снова удар... И тишина. Прошло немного времени, и она вновь услышала голос Майлса, на этот раз более различимый:

— Нет! О, боже, нет, нет... Я прошу вас, не надо!.. Ей послышались удары молотка, будто по наковальне.

Голос Майлса превратился в нечленораздельный вопль. Его крик становился все страшнее, страшнее и, казалось, ему не было конца...

Если бы Майлс мог покончить жизнь самоубийством в машине, он бы это сделал не раздумывая. Он знал, что теперь настало именно то ужасное, чего он больше всего боялся... Над ним стоял Марино. Обращаясь к Анджело, он сказал:

— Он почему-то недостаточно громко верещит. Видимо, мало, что мы ему прибили руки гвоздями к столу... Я думаю, ему хочется, чтобы и каждый пальчик в отдельности тоже прибили!..

«Медведь»-Тони, попыхивая сигарой, наблюдал за происходящим. После того как первый гвоздь был вбит в палец Майлса, он сказал:

— Ну вот, теперь ты вроде бы запел... Сбавь темп, Анджело! А ты пой как следует, мистер Истин. Пора раскалываться вчистую. Эй, не держите его, ведь он и так прибит, никуда не денется... Майлс застонал.

— О'кей.— молвил Тони.— Вроде бы ты и поговорить с нами не хочешь. Что ж, пожалуй, продолжим наши игры...

— Нет, нет! Я расскажу! Я все...—прошептал Майлс. Кричать он был уже просто не в состоянии.

Тони жестом приказал Анджело отойти. В комнате были также Лу, Ля Рокка, который сам сильно нервничал,—Майлс ведь был его протеже,—и Дэнни Каррагэн. Тот самый старик Дэнни... Обычно он в такие дела не совался, но на этот раз «Медведь»-Тони распорядился привести его сюда...

— Итак, все это время ты был у нас «наседкой», работая на свой вонючий банк? Майлс выдохнул:

— Да...

— Первый коммерческий?

— Да.

— Кому докладывал?

— Уэйнрайту.

— И много ты узнал? Что именно ты ему рассказал?

— О клубе... Об играх... Кто посещал клуб...

— И про меня тоже сказал?

— Да!

— Сукин сын!—Тони изо всех сил ударил его по лицу.—Ну, а что ты узнал с точностью, ты, дерьмо?

— Ничего, ничего! — тело Майлса конвульсивно дергалось.

— Врешь! — «Медведь»-Тон и повернулся к Дэнни.— Принеси-ка мне вон того самого сока, который ты употребляешь для гравировки...

Во время допроса старый печатник глядел на Майлса с ненавистью. Он кивнул и сказал:

— Сию секундочку, мистер Марино!Дэнни подошел к полке и взял литровую бутыль с пластмассовой крышечкой. На этикетке была надпись.— «Азотная кислота. Для травления металла».

Он поднес бутыль «Медведю»-Тони, тот взял кисточку и окунул в кислоту. Тихонько-тихонько Тони провел кистью по лицу Истина. Секунду-другую кислота въедалась в кожный покров, затем наступила реакция: Майлс взвыл нечеловеческим голосом.

Тони снова окунул кисточку в бутыль.

— Итак, я тебя спрашиваю еще раз. Если не получу ответа, то проведу кистью и по левой щеке...

Глаза у Майлса были как у затравленного животного. Он еле выдавил из себя:

— Фальшивки...

— Ага, ага... А что ты о них узнал?

— Я купил... отправил в банк... затем вел машину... возил в Луисвилль... и...

— Еще что?

— Кредитные карточки... Номера водительских прав...

— Ты знаешь, кто их делал? Кто печатал фальшивые деньги?

Майлс кивнул:

— Дэнни.

— Кто тебе сказал?

— Он... он сам сказал.

— А ты все это протрепал полицейскому в банке? Так?

— Да.

«Медведь»-Тони глянул со злобой на Каррагэна.

— Ты, пьяный болван!.. Дерьмо... Ничуть не лучше, чем он.

Старик буквально трясся от ужаса:

— Мистер Марино, я не был пьян! Я просто думал, что он...

— Заткнись!—сказал Тони и чуть было не ударил старика, но передумал и повернулся к Майлсу:

— Что ты ему еще наговорил?

— Ничего больше!

— Знают легавые, где печатаются деньги? Это место они знают?

— Нет! Нет!..

Тони опять взял кисточку. Майлс следил за каждым его движением. Он уже понял, как надо отвечать, чтобы избежать ненужных страданий. Он прокричал:

— Да, да, знают!

— Ты сказал об этом типу из банка?

— Да, да!—продолжал лгать Майлс.

— Откуда же ты узнал?

Кисточка висела в воздухе, Майлс понял, что нужно срочно придумать любой ответ, любой ответ будет спасительным. Он повернул голову к Дэнни:

— Он сказал мне...

— Ты лгун! Ты грязный лгун!

Лицо старика искривилось от ненависти, он крикнул:

— Мистер Марино! Он лжет! Я клянусь вам, что он лжет!

То, что он прочитал в глазах Марино, привело его в неистовство. Он бросился к Майлсу:

— Скажи ему, ублюдок? Скажи!

Старик оглянулся, увидел на столе посудину с кислотой и, схватив ее, плеснул содержимое Майлсу в лицо

В комнате раздался последний звериный вопль и все стихло...

Даже не зная, как именно пытают Майлса, Хуанита понимала, что едва ли он выдержит эти муки. Тут в комнату вошел человек и принялся отвязывать ее руки, прикрученные к спинке стула. Она подумала, что ее хотят перевести в другое место. Человек развязал руки ей и Эстелле и снял с нее веревочные путы.

— Встань?—приказал он.—А теперь слушай меня. Босс приказал отпустить вас. Вам завяжут глаза, посадят в машину и отвезут подальше отсюда. Ты не знаешь, где была, поэтому завалить не сможешь. Но знай: если ты проболтаешься, если ты скажешь кому-нибудь хоть слово, мы отыщем тебя и убьем твою дочь. Поняла? Не веря своим ушам, Хуанита кивнула головой.

— Ну, топай!—сказал он и показал на дверь. Она поднялась со стула и вошла в соседнюю комнату. То, что она там увидела, прежде называлось Майлсом. И это было ужасно... Она остановилась, ее начало тошнить. — Двигай, двигай!—торопил мужчина, сопровождавший ее. Они поднялись по лестнице. Выйдя во двор, Хуанига оглянулась. У стены гаража стоял огромный шкаф; ей показалось, что она его уже видела. Только на этот раз он был вроде бы распилен пополам. Две его половины стояли отдельно, и в обеих половинках было пусто. Возле шкафа виднелось нечто похожее на ящик секретера. Точнее только половина ящика, а вторую двое мужчин выносили из двери. Сопровождавший подтолкнул ее к машине.

— Влазь! — приказал он.

В руках у него были две тряпки, которыми он, очевидно, собирался завязать им глаза...

Хуанита забралась в машину, сделала вид, что споткнулась и, падая, ухватилась за сиденье водителя. Таким образом она смогла взглянуть на проделанный машиной километраж: 25714,8. Она закрыла глаза, стараясь запомнить эту цифру навсегда.

Когда Эстелла вскарабкалась в машину, водитель сказал:

— Теперь вы обе ложитесь, да без шума, если не хотите неприятностей!..

Хуанита постаралась улечься рядом с Эстеллой так, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Она слышала, как кто-то еще влез в машину. Включили зажигание. Дверь гаража открылась, и они поехали. Как только машина тронулась с места, Хуанита собрала в кулак нервы, внимание и память. Как никогда в жизни, она намеревалась запомнить все: время, скорость и, если удастся, направление поездки...

Хуанита начала считать секунды, как ее учил один друг, фотограф: тысяча и одна, тысяча и две, тысяча и три, тысяча и четыре... Она почувствовала, как машина дала задний ход и развернулась, и насчитала еще восемь секунд, пока они двигались по прямой. Потом движение замедлилось почти до полной остановки. Видимо, они выезжали на шоссе. Затем так же медленно машина повернула налево. Теперь—быстрей: десять секунд. Вот замедляет ход, поворачивает вправо. Скорость увеличивается: тысяча и сорок девять, тысяча и пятьдесят... Так, снижает скорость. Сорок две секунды — остановка. Наверное, красный свет... Тысяча и восемьдесят.— Господи, помоги мне запомнить все!.. Тысяча и девяносто девять, правый поворот...

Выбросить из головы все остальное, реагировать только на движение машины, считать время, считать, считать, считать, чтобы запомнить все. Она напрягла свою отточенную профессиональную память, которая однажды ее уже спасла... Может быть, спасет и на этот раз... Тысяча и две тысячи долларов... Нет, боже, матерь божья, только бы мысли не уходили в сторону... Путь идет прямо, гладкая дорога, высокая скорость. Теперь поворот налево. Длинный поворот и очень медленный... Замедляется, замедляется... Остановка—шестьдесят восемь секунд, свернули направо, опять остановка, запомнить ее и начать сначала: тысяча и одна, тысяча и две... Время шло, и по мере того, как его уходило все больше и больше, Хуанита с отчаяньем думала, что ей едва ли удастся удержать путь даже в ее феноменальной памяти...

Только что по рации из патрульной полицейской машины сообщили; задержаны женщина и ребенок, отвечающие указанным описанию и именам. Их нашли возле железнодорожного полотна. Офицер полиции везет их в двенадцатый участок...

Сотрудник ФБР прикрыл телефонную трубку рукой и сказал Ноллану Уэйнрайту, сидевшему в городском штабе Федерального бюро расследований:

— Полиция нашла Нуньес и ребенка.

Уэйнрайт подскочил, схватился за стол, крикнул:

— Они живы-здоровы?

— Сказал все, что знаю, шеф. Хотите узнать подробней, свяжитесь с двенадцатым участком...

В двенадцатом участке ему сообщили следующее: как передали по радио из машины, женщина избита, лицо опухшее, есть порезы; у ребенка сильный ожог на руке. Полицейские оказали им первую помощь, а так вроде бы все в порядке... Уэйнрайт закрыл лицо рукой и долго сидел не двигаясь. Сотрудник ФБР взял у него из рук телефонную трубку.

— Что-то там странное происходит,—сказал он.

— Что?

— Офицер радиокара утверждает, что Нуньес якобы не хочет ни о чем с ними говорить. Попросила листок бумаги и карандаш и, как шальная, пишет что-то... Что-то бормочет про свою память, говорит, что ей нужно срочно все записать...

— Боже!—воскликнул Ноллан. Он вспомнил о редкостной памяти Хуаниты Нуньес.— Послушай!

Пожалуйста, сообщи им от меня, что я все объясню позже. Мы сейчас же едем к ним. И немедленно передай полицейским в радиокаре, чтобы они не тормошили Нуньес, не беспокоили ее. Пусть помогут ей, как могут, как она хочет... А когда ее доставят в участок, пусть оставят в покое! Пусть пишет, сколько хочет. Скажите им, чтобы они обращались с ней, как с лучшим гостем...

Ненадолго задний ход. Из гаража? Вперед—восемь секунд, краткая остановка. Проезд? Поворот налево: 10 секунд. Средняя скорость—двадцать миль. Поворот направо: 3 секунды. Поворот налево: 55 секунд. Гладкая дорога, большая скорость... Остановка 4 секунды (светофор?). Прямо—десять секунд. Поворот направо, плохая дорога (недолго). Затем хорошая дорога: 18 секунд. Притормаживание. Остановка... Поехали. Поворот направо. Остановка. Старт. 25 секунд. Поворот налево. Прямо, гладкая дорога: 47 секунд. Поворот направо.

В законченном виде заметки Хуаниты заняли семь рукописных страниц.

Они интенсивно работали уже целый час в полицейском участке, изучая крупномасштабную карту, но результаты были расплывчаты. Правда, помимо записей, которые сделала для них Нуньес, они располагали еще и километражем.

Когда с Хуаниты и Эстеллы сняли повязки, она, по чистой случайности, сумела снова бросить взгляд на километраж и увидела цифру 25738,5. Следовательно, всего они проехали 23,7 мили.

Агент секретной службы Джордэн, набросав на карте линии, представлявшие, с его точки зрения, наиболее вероятное направление, по которому двигалась машина с Хуанитой и Эстеллой, ткнул пальцем в образовавшийся квадрат:

— Вот здесь! Где-то здесь.

— Ого!—сказал ему полицейский из участка.—Этот квадратик представляет собой минимум пять квадратных миль!

— Ну и что же? Давайте его прочешем,—предложил Джордэн.—Группами, в машинах. Ваша контора и наша. Попросим помощи у города...

Лейтенант полицейского участка спросил:

— А скажите на милость, что мы будем искать, джентльмены?

— По правде сказать,— признался Джордэн,— я сам не знаю!..

Хуанита ехала в машине ФБР с еще одним сотрудником и Уэйнрайтом. Предварительно весь квадрат был разделен на секторы, и пять машин теперь утюжили весь этот район. Две машины принадлежали ФБР, одна— секретной службе и две были из городской полиции. В одном они были твердо уверены: там, где была Хуанита, был центр по изготовлению фальшивых банкнот. Общее описание и детали, на которые она обратила внимание, не оставляли никакого сомнения. Приказ, переданный «всем, всем, всем»,—гласил: «Сообщайте о любой необычной деятельности, которая так или иначе может быть связана с центром организованного преступления, специализирующегося на изготовлении фальшивых денег...». Все, конечно, понимали, что инструкции были предельно туманными, но более точно предложить было нечего.

Хуанита сидела на заднем сиденье машины. Прошло два часа с тех пор, как она и Эстелла были вывезеяы из того дома, посажены в зеленый «форд» и увезены в неопределенном направлении...

Район, который исследовал агент Джордэн, был расположен недалеко от восточной окраины города и представлял собой довольно смешанную картину. Глазам дюжины людей, прочесывавших его и переговаривавших по рациям, представала обычная картина; ничего особенного не происходило и внимания не настораживало. Даже несколько из ряда вон выходящих случаев носили в целом характер заурядный. В одном месте сломал себе ногу человек, купивший страховочный пояс строителя: он зацепился за этот пояс. Где-то неподалеку машина врезалась в пустое фойе театра. Чуть подальше, в промышленном здании, пожарная команда загасила небольшой пожар. В другом месте тягач тащил фургоны с домашней мебелью. Двое соседей колотили друг друга прямо на тротуаре. Агент секретной службы вылез из машины и разнял их.

И так далее... Целый час. В конце концов они оказались там, откуда начали.

— У меня какое-то странное чувство,—сказал Уэйнрайт.— Чувство, знакомое мне еще с тех времен, когда я работал в полиции. Ощущение, что я что-то прозевал, что возле чего-то важного уже находился совсем близко...

Сержант Инее взглянул на него:

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Тебе кажется, что вот буквально сейчас у тебя было что-то под носом, а ты этого не заметил.

— Хуанита,— сказал Уэйнрайт.— Что-нибудь еще, маленькое «что-нибудь»... Вспомни! Может быть, ускользнула какая-нибудь крохотная чепуховина?..

Она сказала твердо:

— Я вам сказала все.

— Тогда начнем сначала. Рассказывай. Допустим. с этого момента: ты сказала, что когда Истин перестал кричать и пока тебя развязывали, ты слышала какой-то странный шум.

Она поправила его:

— Шум! Я слышала не только шум. Я ощущала и действие. Будто люди что-то передвигали, вещи тащили, открывали какие-то шкафы, закрывали их...

— Может быть, они что-нибудь искали? —спросил Инее.

— А когда ты выходила,— сказал Уэйнрайт,—ты не догадалась, что там происходило? Хуанита покачала головой:

— Я уже говорила, что была слишком потрясена после того, как увидела Майлса. А чтобы еще обращать внимание на что-то... Впрочем, постойте, постойте... Да, действительно, я видела, как из гаража выносили какую- то необычную мебель!

— Да,— подтвердил Инее, вы уже говорили об этом. Странно, но нам в голову не пришло придать этому какое-нибудь значение...

— Погодите! По-моему—есть. Есть!..

Инее и Хуанита с удивлением взглянули на Ноллана. Он сидел насупившись и, казалось, изо всех сил пытался что-то вспомнить. «Это суета, которую «ощущала» Хуанита,—думал Ноллан,—а что, если они не искали что-то, а упаковывались для переезда?»

— Вдруг они переезжали?—вслух сказал Ноллан.

— Очень может быть,— согласился Инее.— Но они же должны были перетаскивать оборудование.

Печатные прессы, станки, бумагу, но никак не мебель!

— Ну, а если мебель тоже «липовая»? Так сказать — «марафет»?

Они взглянули друг на друга. Одна и та же мысль пришла им в голову одновременно.

— Черт подери!—закричал Инее.—Тот тягач, который тащил прицеп с мебелью!

Уэйнрайт уже разворачивал машину...

...Они неслись вперед. Инее схватил портативную рацию и начал передавать:

— Вниманию всех водителей оперативных и патрульных машин! Направляйтесь в сторону серого большого дома, что стоит у восточного конца Эрлхэм-авеню. Ищите тягач, который тащит фургоны фирмы «Элайенс». Остановите и задержите всех, кто там находится... Вызываю все полицейские машины в том районе! Пароль— «10—13»!..

Пароль «10—13» обозначал, что надо было ехать с максимальной скоростью, не взирая ни на какие светофоры, с сиреной, включенной на полную мощность. Инее включил и свою сирену. Уэйнрайт выжал педаль до отказа...

— Боже!—сказал он, и в голосе его звучали ярость и слезы.—Мы ведь дважды там проезжали! И в последний раз они были готовы к отправке...

— Когда выедешь из города,— инструктировал Марино водителя тягача,—двигайтесь в сторону Западного побережья. Не нервничай, веди себя так, будто везешь обычный груз. Каждую ночь останавливайся на отдых. Но держи с нами связь. Номер телефона ты знаешь. И если не будет никаких изменений, то получишь окончательные инструкции в Лос-Анджелесе. Ясно?

— О'кей, мистер Марино!—сказал водитель. Парень он был надежный, знал, что к чему, а кроме того, получил хорошенький аванс за риск, которому подвергался. Такие поездки были ему не впервой. Он их проделывал всякий раз, когда Тони считал, что надо подержать «лабораторию» на колесах, пока не минует горячая пора.

— Тогда—с богом!—напутствовал его Марино.

— С богом, так с богом,— сказал водитель.— Все погружено, все на мази. Я поехал! Бывайте, мистер Марино!..

Честно говоря, думал Тони, не было никакой необходимости в этом переезде. Он был уверен, что Истин много чего наврал. Под пыткой чего только не скажешь! Но правило было вековое; не уверен—рви когти!.. И теперь, когда все было шито-крыто, пришла пора отделаться от этого гада Истина. Пусть этим займется Анджело. А пока «Медведь»-Тони решил побыстрей сматываться отсюда. Насвистывая и восхищаясь самим собой и собственной прозорливостью, Тони направился к гаражу, но в тот же момент услышал завывания полицейских сирен. Они неслись отовсюду, и Марино с острейшей горечью осознал, что он не такой уж умный и прозорливый, как ему только что казалось...

За истекшие две недели, пока шло расследование, Роско Хейворду ничего не оставалось делать, как молиться, уповая на чудо, которое спасет его от полной катастрофы. Хейворд лично принимал участие в аварийных заседаниях, проводившихся совместно с сотрудниками «Сунатко». Целью их была попытка поддержать падающего колосса на глиняных ногах. Увы, все было тщетно. Чем более прояснялась вся картина, тем больше они убеждались, что финансовый крах неизбежен. «Не исключена была также возможность, что против «Супранэйшнл» будет выдвинуто уголовное обвинение в обмане и злоупотреблении доверием. И уж, конечно, в первую очередь обвинение ряду руководителей «Сунатко», включая Дж. Дж. Квотермейна. В том, понятно, случае, если Большого Джорджа удастся выцарапать из Коста-Рики, куда он улепетнул от правосудия.

Наконец, в начале ноября на основании статьи 77 Свода финансовых законов был составлен «Акт о банкротстве». Акт был подписан корпорацией «Супранэйшнл». Хотя в ПКА этого ожидали и боялись, последствия были катастрофические. Оставался открытым вопрос: пойдет ли ко дну и Первый Коммерческий Американский банк или ему удастся удержаться на волнах?

Для Хейворда не было сомнений, что его карьера кончилась. Во всяком случае, в пка, где он был инициатором сделки, которая привела к таким ужасным результатам—самым ужасным за столетнюю историю банка. Он автоматически превратился в живого мертвеца...

Голос миссис Каллагэн, прозвучавший в селекторном микрофоне, вывел Хейворда из оцепенения.

— Вас спрашивает репортер из «Ньюс-дэй», сэр. Его имя—Эндикотт. Он говорит, что это касается «Супранэйшнл», у него есть к вам личное и важное дело...

— Передайте ему, что мне нечего сказать. Пусть он обратится в отдел по связям с общественностью и прессой...

Хейворд помнил о просьбе Дика Френча и решил воспользоваться этим обстоятельством.

Через минуту голос Доры Каллагэн вновь раздался в кабинете:

— Простите, мистер Хейворд, но...

— Ну что там еще?

Мистер Эндикотт настаивает на разговоре лично с вами. Он просит спросить: намерены ли вы сами поговорить с ним о мисс Эврил Деверо или он с этим вопросом должен тоже обратиться в отдел по связям с общественностью и прессой?..

Хейворд схватил телефонную трубку:

— Что вы там еще болтаете?

— Доброе утро, сэр!—тихо сказали на другом конце провода.— Извините за беспокойство, с вами говорит Брюс Эндикотт из «Ньюс-дэй»...

— Вы сказали моему секретарю...

— Я сказал вашему секретарю, что есть кое-какие вещи, о которых, как мне казалось, вы захотите поговорить лично со мной, а не через Дика Френча.

Поколебавшись, Хейворд сказал:

— Я ужасно занят, но несколько минут, пожалуй, могу вам уделить...

— Спасибо, мистер Хейворд! Я постараюсь быть как можно более краток. Наша газета тоже занималась расследованием «Супранэйшнл». Как вы, очевидно, знаете, это дело вызвало огромный общественный интерес, и поскольку завтра у нас идет большой репортаж, мы хотели бы уточнить ряд вопросов, связанных с займом, который ваш банк предоставил «Сунатко»... Я об этом уже говорил с Диком Френчем.

— Значит, вы получили всю информацию. До свидания!

— Одну минуточку, сэр. Мы знаем из других источников, что лично вы вели переговоры по поводу этого займа, и нам интересно, как первоначально возник этот альянс, Я имею в виду, где впервые «Сунатко» просила вас о кредите. Вы помните, где именно это было?

— Боюсь, что нет... Гм... Гм... У меня, знаете ли, такая текучка с кредитами, что все и не упомнишь...

— Ну-ну-ну, мистер Хейворд... Неужели проходило так много кредитов на такую сумму? Пятьдесят миллионов — не шутка!

— Я, кажется, уже ответил на ваш вопрос.

— Жаль. А мне-то казалось, что я могу помочь вам вспомнить, сэр... Могло, например, случиться, что эга цифра была впервые оговорена во время вашей поездки на Багамские острова? Помните? Ну, эта поездка, которую вы совершили с мистером Квотермейном, вице-президентом Стоунбриджем и кое с кем еще?

— М-может быть,— сказал Хейворд.

— А точней вы не могли бы ответить на этот вопрос? Было ясно, что снова отделаться от репортера уклончивым ответом невозможно.

— Да,—сказал Роско,—теперь я вспомнил... Именно тогда.

— Спасибо, сэр! И если я не ошибаюсь, вы летели на личном реактивном самолете Квотермейна, на «семьсот седьмом»?

— Да. Да. Да!

— И в компании с дамами, которые, как бы это сказать, были вашими компаньонками?

— Я бы не назвал их так, я смутно помню каких-то стюардесс, которые были на борту самолета. Это естественно...

— И одна из них была мисс Эврил Деверо? Вы познакомились тогда, затем провели к ней пару дней на Багамских островах, а потом встречались еще, не так ли?

— Возможно. Это имя мне знакомо.

— Мистер Хейворд,—заговорщически понизил голос. репортер,—извините меня за такую формулировку вопроса, но я хотел бы поставить его так: не была ли мисс Деверо предоставлена вам как женщина в обмен на вашу поддержку кредиту, который ваш банк должен был выделить «Супранэйшнл»?

— Что за абсурд? Конечно, нет!

Хейворд сидел, обливаясь ледяным потом. Руки его тряслись вместе с телефонной трубкой. Он гадал, что еще известно его инквизитору. Конечно, Роско мог тут же закончить разговор. Возможно, так и нужно было сделать, но тогда он не буДет знать подробностей...

— Скажите, пожалуйста, сэр, вы подружились с мисс Деверо?

— Да, пожалуй, именно так и можно все это назвать. Мисс Деверо очень обаятельная женщина...

— Ага, значит, вы ее все-таки помните? Он понял, что окончательно попался в ловушку и признался:

— Да.

— Благодарю вас, сэр. Стало быть, после, этой поездки вы встречались с мисс Деверо?

Вопрос был задан как бы невзначай, но, несомненно, этот Эндикотт и так знал все. Пытаясь скрыть дрожь в голосе, Хейворд умоляюще сказал:

— Я ничего от вас не скрыл, поверьте! И я вам уже сказал, что я ужасно занят...

— Дело ваше, сэр. Только должен поставить вас в известность, что мы встречались с мисс Деверо, и она нам рассказала много любопытного...

Много любопытного, устало подумал Роско. Ну что ж, на Эврил это было похоже. Тем паче, если газета хорошо ей заплатила. Да, так оно, пожалуй, и было. Бессильное бешенство охватило его, хотя он знал, что никак не мог сердиться на Эврил или упрекать ее в чем-либо... Репортер продолжал:

— Она описала ваши встречи с ней, причем очень подробно, и у нас есть счёта отеля «Колумбия-хилтоп», оплаченные «Супранэйшнл». Не хотите ли вы, сэр, взять обратно свои слова, что все это не возымело никакого действия на предоставление кредита корпорации «Сунатко»?

Хейворд промолчал. Что можно было сказать? Черт подери газеты! И этих писак! Черт бы побрал их отвратительную привычку копаться в чужом грязном белье и ковырять, ковырять, ковырять!.. Наверняка они подкупили кого-то из «Сунатко», и тот подсунул им счета или скопировал их. Он вспомнил, как Эврил рассказывала ему о неком специальном списке. Туда были внесены лица, которых следовало «увеселять» за счет «Супранэйшнл». В течение определенного времени и его имя значилось в этом списке. Нет сомнения, что и это стало достоянием газеты. Ирония судьбы заключалась в том, что эпизод с Эврил никак не повлиял на злополучный кредит «Сунатко»! Роско решил рекомендовать его задолго до того. Но кто теперь в это поверит?..

— И последнее,—вкрадчиво сказал Эндикотт, явно подразумевая, что откровенного ответа он не получит.— Позвольте задать еще один вопрос! Он касается ваших личных интересов. Мы хотели спросить вас о частной инвестиционной компании под условным названием «группа К». Чтобы не тратить времени, я скажу, что нам удалось получить копии некоторых документов. Из них явствует, что вы располагаете двумя тысячами акций этой группы. Верно ли это?..

— Я ничего не могу сказать на этот счет,—мертвым голосом ответил Роско.

— Мистер Хейворд! Были ли эти акции даны вам в качестве благодарности за то, что вы провернули сначала большой кредит, а потом и ссуды в размере двух миллионов долларов для «группы К»?

Не говоря ни слова, Хейворд медленно повесил телефонную трубку на рычаг... Итак, в завтрашней газете... И они действительно все это напечатают, у них на руках все данные. А то, что будет напечатано в этой газете, подхватят другие... Агентства, радио, телевидение. У него не было никаких иллюзий на тот счет, что за этим последует. И одной статьи достаточно: это был позор, это была пропасть, из которой он уже никогда не выберется... А друзья? Семья? А его церковь и прихожане? Его престиж, влияние и гордость были уничтожены. Впервые он понял, насколько хрупко, воздушно было это здание. Однако худшее ждало еще впереди. Его, вероятно, отдадут под суд за получение взяток. Значит, впереди—тюремное заключение... Зазвонил телефон, но он не обратил на это внимания.

Нечего было делать, не о чем было говорить, ничто не могло его спасти.

Он поднялся, вышел из кабинета и прошел мимо миссис Каллагэн, которая что-то сказала ему, но он не расслышал и не отозвался. Он двинулся по коридору тридцать шестого этажа, минуя зал заседаний, что еще так недавно был ареной его борьбы за власть. Кто-то еще обратился к нему, но он не откликнулся. Неподалеку от зала заседаний была маленькая дверца, которую почти никогда не открывали. Он открыл ее. Небольшая лестница вела наверх, он поднялся по ней несколько пролетов, не спеша, не оглядываясь назад, и вышел на балкон. Сырой ноябрьский ветер с силой ударил в лицо. Он напряг тело и рванулся вперед, словно ложась на этот ветер, и с радостью почувствовал, как он охватывает его всего и как будто даже подталкивает. Ну, вперед, вперед... Подняв ногу, Роско перенес ее через решетку, отделявшую балкон от выступа в стене. Затем он перенес вторую ногу. До этой минуты он не чувствовал страха, но теперь все тело было охвачено дрожью, а руки намертво вцепились в решетку за спиной...

Где-то позади он услышал возбужденные голоса и топот ног по лестнице. Кто-то крикнул:

— Роско!

Когда они ворвались на балкон, он закрыл глаза и сделал шаг в пропасть.

Тем вечером Алекс все еще был не в состоянии прийти в себя после того, что произошло на его глазах. Он сидел мрачный, неуверенный в будущем, совершенно обескураженный, поджидая Марго. Она должна была вот- вот появиться. Он приготовил второй стакан виски с содовой и подбросил полено в угасающий камин... Сегодня утром он одним из первых ворвался на балкон. Увидев Роско, который, казалось, на какое-то мгновение повис в воздухе, а потом исчез из поля зрения с ужасным криком и растворился в бездне, Алекс был так потрясен, что долго не мог выговорить ни слова.

Спустившись на тридцать шестой этаж, он постарался взять себя в руки и пошел доложить о случившемся Паттертону. Было необходимо срочно подготовить заявление для прессы с помощью Дика Френча и решить многие вопросы, не терпевшие отлагательства.

После обеда Дик Френч сказал Алексу, что на проводе репортер из «Ньюс-дэй» Эндикотт и надо с ним переговорить.

Алекс взял трубку и сразу же понял, что репортер очень расстроен. Эндикотт сообщил Алексу, что несколько минут назад прочел телеграмму «Ассошиэйтед пресс» о самоубийстве Роско Хейворда... Эндикотт пересказал Алексу содержание утреннего разговора с Хейвордом. И вот чем это кончилось...

— Если бы я только мог себе представить...—неуклюже оправдывался репортер.

Алексу и в голову не пришло утешать его. Вопросы морали каждый решал профессионально, да и причем здесь были слова утешения или сочувствия... Тем не менее, Алекс спросил:

— Ваша газета по-прежнему намерена опубликовать эту статью?

— Да, сэр,— сказал Эндикотт.— Сейчас готовится новая «шапка». В ней будет сказано о самоубийстве. А так все остальное пойдет, как и было запланировано...

— Зачем же вы мне позвонили?

— Видите ли, мне хотелось хоть кому-нибудь сказать, что у меня очень паскудно на душе... Видит бог, я...

— Да,—сказал Алекс.—У меня тоже.—И повесил трубку.

Да, настроение у Алекса было отвратительное... Статья, которая должна была появиться в завтрашней газете, нанесет банку колоссальный ущерб. Она добавит целую кучу неприятностей к страшной лихорадке, сотрясавшей банк. Несмотря на то что Алексу удалось остановить набег вкладчиков на отделение в Тайлерсвилле, а также предотвратить это бедствие в остальных отделениях, вера в Первый Коммерческий Американский банк была сильно поколеблена. Около сорока миллионов долларов были сняты со счетов за последние десять дней, а вклады значительно снизились по сравнению с обычным уровнем. Одновременно резко упала цена акций ПКА на Нью-Йоркской бирже.

Разумеется, пострадал не только ПКА. Как только весть о безвыходном положении «Супранэйшнл» стала достоянием гласности, паника охватила всех вкладчиков. Она перекинулась и на деловые круги, включая самих банкиров; она не только резко ударила по акциям на внутренней бирже, но и сильно пошатнула авторитет доллара на международном рынке. Теперь казалось, что это было грозным предупреждением, после которого настанет ужасающий спад...

Алекс со всей остротой ощутил, что падение одного колосса должно привести к падению многих других, даже тех, кто прежде казался застрахованным от всех неожиданностей. Он подумал о том, что ни отдельные личности, ни корпорации, ни сами правительства не могут вырваться из-под власти простого бухгалтерского закона, гласившего: рано или поздно, но по своим обязательствам надо платить...

Луис Дорси откликнулся на это событие статьей в своем информационном бюллетене. Алекс получил его еще утром, но, проглядев заголовки, решил прочитать бюллетень дома. Теперь он держал его перед собой... «Не верьте существующему мифу о том, что есть нечто сложное и расплывчатое, не поддающееся анализу в деятельности корпораций, своих ли, международных ли, а также вообще в коммерческих делах.

Все так же просто, как ведение домашнего хозяйства. Обычная бухгалтерия, только в более крупном масштабе.

Приписываемые «большим делам» сложности, туманная фразеология и надуманный мистицизм являются не более чем ловким камуфляжем. На самом деле этот камуфляж производится политиками, скупающими голоса налогоплательщиков, и прочими манипуляторами. Она выдают свое шаманство за глубокомыслие и используют его для сокрытия своих грязных делишек...

Чего больше всего боятся эти невнятно бормочущие пифии? Они дрожат от страха перед тем, что простой человек станет внимательно наблюдать за их действиями. Ибо это они, политики, наделали столько долгов, что ни мы, ни наши пра-пра-правнуки не сумеют расплатиться! С другой стороны, они напечатали с той же легкостью, с какой производят туалетную бумагу, бесконечное количество бумажных денег, лишив добрые старые банкноты, особенно те, которые действительно обеспечивались золотом, всякой стоимости...

И поэтому мы повторяем: самое обычное домашнее хозяйство велось самой некомпетентной и самой бесчестной бухгалтерией, которая когда-либо была извест. на человеческой истории... Это и только это является основной причиной инфляции...»

Алекс отложил информационный бюллетень в сторону и, повернувшись к только что вошедшей Марго, спросил:

— Скажи мне, пожалуйста, что там слышно у Истина?

— Говорят, опасность миновала, но самое большое чудо заключается в том, что он не ослепнет! Доктора сказали, что, когда в лицо ему плеснули кислотой, он успел закрыть глаза. Вот веки и спасли ему зрение. Лицо у него, конечно, сплошной ожог, и ему понадобится сложнейшая пластическая операция... Надеюсь, банк согласится оплатить ее?

— Да,—сказал Алекс,—само собой разумеется! Он смешал в миксере коктейль для Марго. В это время зазвонил телефон. Марго послушала и сказала:

— Тебя, Алекс, Леонард Кингсвуд... Алекс подошел к телефону и взял трубку:

— Слушаю, Лен!

— Я знаю, что вы приходите в себя после этого кошмара,—сказал председатель «Сталь Нортем».— Я и сам в ужасе от такого конца Роско, но тем не менее я должен сообщить кое-что, не терпящее проволочек...

Алекс поморщился:

— Ну что ж, валяйте, сообщайте...

— Мы совещались здесь, я имею в виду все члены Совета директоров. Сегодня после обеда мы провели два заседания и много всяческих консультаций. Широкое заседание совета ПКА состоится завтра, в обед...

— И что же вы хотите от меня?

— Первым на повестке дня стоит отставка Джерома с поста президента. Мы от него это потребовали, и он согласился. Откровенно говоря, мне показалось, что он это сделал с облегчением...

«Вполне очевидно, подумал Алекс. Это похоже на Паттертона. Он явно не выдюжил перед лавиной навалившихся проблем и конструктивных решений, которые нужно было срочно принимать...»

— А потом,—продолжал Кингсвуд со своей обычной прямолинейностью,—вас назначат президентом, Алекс! И это назначение войдет в силу немедленно.

Разговаривая, Алекс прижал телефонную трубку плечом к уху и закурил. Выдохнув дым и помолчав, он сказал:

— Честно говоря, Лен, я теперь не совсем уверен, что хочу занять этот пост...

— Мы предчувствовали, что вы можете отказаться, и именно поэтому Совет просил, чтобы позвонил вам я. Мы вас очень, очень просим, Алекс! И лично я убедительно прошу...— Кингсвуд сделал паузу, было ясно, что нелегко ему давался этот разговор. Умолять кого бы то ни было Л. Кингсвуд не привык. Помолчав еще немного, он продолжал:—Мы все помним, что это вы предупреждали нас относительно «Супранэйшнл». Но тогда мы думали, что мы умнее. Ну что ж, мы были глупы. Сейчас мы просим вас, Алекс, пусть поздно, я признаю это, помогите нам выпутаться из этого клубка, выбраться из этой клоаки, в которой мы оказались...

— Дайте мне малость поразмыслить, Лен. Не надо спешить. Алекс подумал, что вообще-то он должен в эту минуту чувствовать большое удовлетворение, чувство превосходства, а может быть, даже торжество отмщения. Теперь он мог назвать их слепцами. И это было бы чувство той силы, которую ощущаешь, когда все козырные карты у тебя на руках...

Но почему-то он этого не ощущал. Была странная меланхолическая грусть и сознание тщетности попыток улучшить что-либо. Жаль, не так давно такая возможность еще была. А теперь? Была ли хоть какая-нибудь перспектива вернуть банк к состоянию, в котором он находился при Бене Россели?

Стоило ли тратить на это силы? И вообще, в чем заключался смысл? Неужели все эти сверхчеловеческие усилия и жертвы, все огромное напряжение можно оправдать призрачной, иллюзорной целью? Ради чего? Спасти банк, этот магазин, набитый деньгами, эту денежную машину от полного провала?.. Алекс сделал глубокую затяжку.

— Утро вечера мудреней, Лен,—сказал он.—Я дам вам ответ завтра утром.

Он повесил трубку и пошел к стакану с виски, который ждал его на столе...