Меньше чем за полчаса я потерял полмиллиона долларов, а кофеварка не работала. День начинался не из лучших. Полмиллиона долларов на дороге не валяются. Мне позарез нужна была чашка кофе.

Между тем утро не предвещало никаких неприятностей. Спокойный июльский вторник в помещении инвестиционной фирмы «Де Джонг энд компани». Моего босса, Хамилтона Макензи, в офисе не было. Зевая, я перечитывал в «Файненшал таймс» скучнейшие репортажи о вчерашних событиях сомнительной важности. Больше половины столов пустовало: люди разъехались по командировкам, по отпускам. На осиротевших столах в беспорядке валялись бумаги и телефонные трубки. Застывший хаос. Наш офис походил скорее на библиотеку, чем на коммерческую фирму.

Я выглянул из окна. Над изнывавшими от жары улочками угрюмо нависли молчаливые серые громады лондонского Сити. На здании страховой компании «Меркантайл юнион иншуранс», в ста ярдах к западу от меня, по самому краешку крыши скользила пустельга. Гигантский финансовый центр дремал. Трудно было поверить, что в нем есть хоть одна живая душа.

Передо мной на пульте телефонной связи неуверенно мигнула одна из лампочек. Я взял трубку.

— Да?

— Пол? Это Кэш. Начинается. Мы уже работаем во всю.

Я сразу узнал режущий слух нью-йоркский акцент Кэша Каллахана, «ведущего продюсера» «Блумфилд Вайс», крупного американского инвестиционного банка. Настойчивый тон Кэша заставил меня подтянуться.

— Что начинается? Что вы делаете?

— Через десять минут мы выбрасываем новые шведские. Хочешь узнать условия?

— Да, пожалуйста.

— Тогда слушай. Их выпущено на пятьсот миллионов долларов с купоном на девять с четвертью процента. Погашение через десять лет. Предлагаются по девяносто девять. Доход — девять и сорок одна сотая процента. Понял?

— Понял.

Итак, шведы, выпустив еврооблигации, собираются взять взаймы пятьсот миллионов долларов. «Блумфилд Вайс» они используют в качестве андеррайтера [ Андеррайтер — поручитель, который берет на себя обязательство разместить определенное количество ценных бумаг нового выпуска и закупает бумаги у эмитента для их последующей продажи инвесторам. — Здесь и далее примечания переводчика.] размещения. Теперь его дело продать облигации инвесторам. Приставка «евро» означает, что облигации международные, в одной из европейских валют, но не Швеции, и продажа их будет осуществляться по всему миру. Мое дело — решить, покупать нам эти облигации или нет.

— Девять сорок одна — очень хороший процент, — продолжал Кэш. — За десятилетние итальянские дают девять тридцать восемь, но никому и в голову не придет сравнивать итальянцев со шведами. Лучший пример для сравнения — Канада, но и то процент по канадским облигациям всего девять двадцать пять. Беспроигрышный вариант. Шведские поднимутся до небес, понимаешь, что я имею в виду? Я тебя записываю на десять миллионов?

И в худших обстоятельствах Кэш совершал сделки с напором, а если ему предстояло продать облигаций на пятьсот миллионов долларов, его энергия не знала границ. Впрочем, для него сейчас в этом был вполне определенный смысл. Я произвел несложные расчеты на своем калькуляторе. Если процент по новым облигациям упадет до канадского уровня, то есть до девяти и двадцати пяти сотых, то их курс поднимется от девяноста девяти до ста. Любой инвестор сможет получить неплохую прибыль, если вовремя сообразит быстро купить облигации по предлагаемой начальной цене. Конечно, окажись выпуск неудачным, «Блумфилд Вайс» будет вынужден понизить курс, пока процент не вырастет до величины, способной привлечь покупателей.

— Подожди. Мне нужно подумать.

— Хорошо. Только не слишком тяни. Кстати, тебе будет полезно узнать, что в Токио мы уже разместили облигаций на триста миллионов долларов.

В трубке послышались гудки. Кэш спешил уговорить следующего покупателя.

Времени на то, чтобы собрать сведения и принять решение, было в обрез. Я набрал номер Дейвида Барратта, сейлсмена [ Сейлсмен — торговый агент, действующий в качестве посредника между покупателем и продавцом на рынке.] из «Харрисон бразерс». Я передал ему все, что услышал от Кэша, и спросил его мнение.

— Мне вся эта затея не нравится. Цена кажется вполне приемлемой, но помнишь, как печально закончилась история с облигациями, выпущенными Всемирным банком две недели назад? Сейчас никто не покупает еврооблигации. Думаю, ни один из моих британских клиентов не возьмет ни одной бумажки.

Четкий, размеренный голос Дейвида отражал его огромный опыт и трезвый, аналитический ум. В большинстве случаев он оказывался прав и благодаря этому приобрел множество надежных и верных клиентов.

— Благодарю за полезный совет, — сказал я и положил трубку.

Загорелась другая лампочка. Звонила Клер Дюамель, очень деловая француженка, которая продавала облигации от имени «Банк де Лозанн э Женев», или, короче, БЛЖ.

— Алло, Пол, как дела? Сегодня ты готов купить у меня пакет облигаций? — Ее хорошо поставленный низкий грудной голос заставлял задуматься даже самых жестокосердных покупателей.

Теперь у меня не оставалось времени для любезной болтовни с Клер. Она отличалась потрясающим здравомыслием (которое тщательно скрывала), и мне нужно было срочно узнать ее мнение.

— Что ты думаешь о новых шведских?

— Это же курам на смех! Барахло. Ужасное барахло. И вообще сегодняшний рынок мне совсем не нравится. И моим покупателям. И моим трейдерам [Трейдер — лицо, покупающее и продающее ценные бумаги с целью получения прибыли от краткосрочных колебаний цен, биржевой игрок.. Но если ты захочешь купить, уверена, они продадут облигации очень дешево.

Она хотела сказать, что ее трейдерам эти облигации вовсе не нравятся, поэтому они попытаются их продать как можно быстрее — в надежде на то, что позднее выкупят их дешевле.

— «Блумфилд Вайс» говорит, что большая часть выпуска уже размещена в Токио.

На этот раз в голосе Клер прозвучала нотка раздражения:

— Я этому поверю, если увижу своими глазами. Будь осторожен. Пол. Многие потеряли массу денег, доверившись Кэшу Каллахану.

Несколько минут телефонный пульт подмигивал мне всеми лампочками сразу: многие хотели высказать свое мнение об облигациях. Никому они не нравились.

Мне нужно было подумать. Я попросил Карен, нашего секретаря, отвечать на все телефонные звонки. В предложенной Кэшем сделке было что-то привлекательное. Правильно, рынок сейчас на удивление пассивен. Верно также и то, что двухнедельной давности облигации Всемирного банка покупаются плохо. Но с того дня новых выпусков не предлагалось, и у меня создалось впечатление, что инвесторы приберегали деньги для более надежного выпуска. Таким может оказаться именно этот, шведский. Во всяком случае процент по облигациям определенно был заманчивым.

Наиболее убедительным аргументом казалась покупка облигации японцами. Если Кэш не наврал и они действительно продали в Токио на триста миллионов долларов из пятисот, то дела пойдут исключительно хорошо. Но можно ли доверять Кэшу? Не принимает ли он меня за сосунка — двадцативосьмилетнего несмышленыша со смешным полугодовым опытом работы на рынке ценных бумаг? Как бы поступил на моем месте Хамилтон?

Я повертел головой. Вероятно, мне следовало бы обсудить сделку с Джеффом Ричардзом. Он был заместителем Хамилтона и отвечал за стратегию компании во всем, что связано с процентными ставками и обменными курсами. Но Джефф предпочитал вступать в игру только после тщательного экономического анализа. Покупка нового выпуска облигаций его никогда не привлекала. Я бросил взгляд на его стол. Джефф переносил цифры из брошюрки по статистике в память компьютера. Пусть занимается своим любимым делом.

Кроме Карен и Джеффа в офисе была еще только Дебби Чейтер. До недавнего времени она присматривала только за юридической стороной фондов, которыми управляет наша фирма. Рынком ценных бумаг Дебби стала вплотную заниматься всего два месяца назад, значит, опыта ей не хватало даже больше моего. Но у нее был острый, цепкий ум, и я часто обсуждал с ней разные проекты. Она сидела за соседним столом и с интересом наблюдала за происходящим.

Роясь в собственных мыслях в поисках единственно верного решения, я рассеянно посмотрел на Дебби.

— Не знаю, в чем суть твоей проблемы, но самоубийство — не лучший выход. Ты выглядишь так, словно собрался выброситься из окна, — заметила Дебби, и ее широкое лицо осветилось улыбкой.

Я улыбнулся ей в ответ.

— Я просто задумался, — сказал я и в нескольких словах объяснил Дебби суть предложения Кэша о покупке новых шведских облигаций, упомянув и об отсутствии энтузиазма в стане его конкурентов.

Дебби внимательно выслушала меня, с минуту подумала, потом сказала:

— Видишь ли, если бы Кэш предложил что-то мне, то я бы отказалась не раздумывая. — Она бросила мне номер «Мейл». — Если тебе в самом деле невтерпеж рискнуть деньгами наших клиентов, почему бы не выбрать что-нибудь более безопасное?

Я швырнул газету в мусорную корзину.

— Серьезно, мне кажется, в этом что-то есть.

— Серьезно, брось даже думать о том, в чем замешан Кэш, — парировала Дебби.

— Если бы здесь был Хамилтон, уверен, он бы принял предложение, — настаивал я.

— Что ж, спроси у него. Он сейчас, должно быть, уже вернулся в отель.

Дебби была права. Днем Хамилтон вел переговоры с руководством токийских компаний, деньгами которых управляет наша фирма. Переговоры должны были уже закончиться. Я повернулся к Карен.

— Свяжись с Хамилтоном. Думаю, он в «Империале». Поторопись.

У меня оставалось две-три минуты. Карен хватило одной, чтобы отыскать Хамилтона в отеле.

— Привет, Хамилтон. Прошу прощения за то, что беспокою вас вечером, — начал я.

— Никакого беспокойства. Я всего лишь читал всякую ерунду. Не знаю зачем. Так называемое «изучение рынка» — это просто бред. Что у вас?

Я в общих чертах рассказал о предложении Кэша, повторил нелестные комментарии Дейвида, Клер и других, упомянул и о том, что сообщил Кэш о японцах.

Последовала небольшая пауза, потом я снова услышал мягкий, спокойный голос с чуть заметным шотландским акцентом. Этот голос, как доброе солодовое виски, действовал на меня умиротворяюще.

— Очень интересно. Пол, малыш, возможно, нам следует что-то предпринять. Сегодня утром я вел переговоры в двух страховых компаниях. В обеих мне сказали, что их очень беспокоит состояние американского фондового рынка и поэтому они активно продают акции. Они готовы вложить в облигации несколько сотен миллионов долларов, но до последнего времени ждали крупного нового выпуска, чтобы сразу купить большой пакет. Вы знаете этих японцев: если двум японцам придет в голову какая-то разумная мысль, то скорее всего ее подхватят еще по меньшей мере десять.

— Значит, Кэш, возможно, говорит правду?

— Как ни удивительно, но это не исключено.

— Так мне купить на десять миллионов?

— Нет.

— Нет? — не понял я. Из того, что говорил Хамилтон, следовало, что сделка могла оказаться выгодной.

— Покупайте на сто.

— На сто миллионов? Вы уверены? Не многовато ли для сделки, которая не нравится решительно никому? В сущности, я думаю, что это многовато для любой сделки. Уверен, у нас даже не найдется столько свободных денег.

— Что ж, тогда продайте какие-нибудь другие ценные бумаги. Послушайте, Пол, случай сделать хорошие деньги выпадает не часто. Это один из таких случаев. Покупайте на сто.

— Хорошо. Вы будете в отеле весь вечер?

— Да, но у меня есть кое-какие дела, поэтому звоните мне только в случае крайней необходимости.

И Хамилтон повесил трубку.

Покупать облигации на сто миллионов долларов — это большой риск. Огромный риск. Если мы ошибемся, то не компенсируем потери и за год. С другой стороны, если японцы купили на триста миллионов долларов, а мы купим на сто миллионов, то на всех других останется только сто миллионов. Про Хамилтона говорили, что время от времени он крупно рискует, но рискует расчетливо — и всегда выигрывает.

Замигала лампочка. Это был Кэш.

— Мы запускаем. Что ты надумал, приятель? Берешь на десять? Думаю, здесь нам повезет. Давай немного заработаем!

У меня пересохло в горле, когда я медленно, слово за словом, сказал:

— Я беру на сто.

Эта цифра заставила замолчать даже Кэша. Я едва услышал, как он прошептал «Ого!» и попросил подождать пять секунд.

— Мы не можем продать на сто по девяносто девять. Можем уступить на пятьдесят по девяносто девять, но на вторые пятьдесят — только по девяносто девять и две.

Будь я проклят, если попадусь на такой дешевый трюк.

— Послушай, и мне и тебе хорошо известно, как относится рынок к этим облигациям. Мне они почему-то приглянулись, но только по курсу девяносто девять. Сто по девяносто девять или вообще ничего.

— Пол, ты не понимаешь, как делаются такие дела. Если ты покупаешь столько облигаций, ты должен быть готов заплатить за них больше.

Меня раздражал вкрадчиво-поучительный тон Кэша.

— Сто по девяносто девять или не получишь ничего.

Последовала пауза, потом:

— Ладно, решено. Продаем тебе новые шведские на сто миллионов по курсу девяносто девять.

Когда я опускал телефонную трубку, моя рука дрожала. Только что я совершил крупнейшую сделку в своей жизни. Вопреки единодушному мнению всего рынка я бросил в игру сто миллионов долларов. Не удивительно, что я разнервничался. Невольно в моей голове поплыли мысли об ужасных последствиях. А если мы просчитались? А если в ближайшие несколько минут мы потеряем сотни тысяч долларов? Как мы это объясним мистеру де Джонгу? Как мы все это объясним тем компаниям, которые доверили нам свои деньги?

Так нельзя. Мне нужно выбросить из головы всякие «а что, если». Мой мозг должен быть надежнее любого суперкомпьютера, а не блуждать в джунглях эмоций по поводу возможных кошмарных последствий. Мне нужно расслабиться. Я сжал телефонную трубку и заметил, что костяшки пальцев побелели. Пришлось заставить себя ослабить хватку.

На пульте мигали одновременно все лампочки. Я выбрал наугад одну из линий. Это была Клер.

— Что я тебе говорила? Одно вранье. Вы купили?

— Да, честно говоря, уже немного купили.

— Ох нет, — голос Клер преисполнился сочувствием, — с этим Кэшем нужно быть очень осторожным. Впрочем, если ты хочешь еще, знай, куда обращаться. Мы их предлагаем по девяносто восемь и девять.

— Спасибо, больше не надо. Пока.

Итак, БЛЖ уже предлагает шведские облигации по курсу ниже начального. Но Клер и раньше говорила, что они намерены продавать краткосрочные облигации в надежде с выгодой выкупить их позже. Не удивительно, что они предлагали низкую цену.

— Привет, Пол, это Дейвид. Вы купили эти новые шведские?

— Немного.

— Так вот, эти бумаги катастрофически падают в цене. Мы покупаем по девяносто восемь и семьдесят пять и предлагаем по девяносто восемь и восемьдесят. Никому из наших клиентов это не нравится.

О, Боже! Все пошло совсем не так, как я предполагал. Цена падала слишком быстро. При предлагаемой цене девяносто восемь и семьдесят пять я терял двести пятьдесят тысяч долларов. Что делать? Смириться с такой потерей? Я вспомнил старый афоризм:

«Сократи свои убытки и вырастут доходы». Потом я вспомнил другую максиму: «Выбрав точку зрения, не меняй ее». Афоризмы и максимы не помогут. Думай, Пол, думай.

Замигала еще одна лампочка. Опять Клер.

— Боюсь, дела складываются совсем плохо. Мы уже предлагаем только девяносто восемь и пятьдесят. Облигации продают повсюду, и их цена может только понижаться. Ты намерен что-нибудь предпринять?

Девяносто восемь с половиной! Теперь я терял уже полмиллиона долларов. Мой внутренний голос кричал: «Продавай!» К счастью, мне. удалось взять себя в руки. Я ответил охрипшим, но спокойным голосом:

— Нет, сейчас ничего, благодарю.

Я позвонил в «Блумфилд Вайс». Трубку взял .Кэш.

— Что там с этими шведскими облигациями? Я был уверен, что ты уже разместил почти весь выпуск? — спросил я, прилагая отчаянные усилия, чтобы не сорваться на крик.

— Пол, успокойся. На триста миллионов мы продали в Японию. На сто миллионов — тебе, еще на пятьдесят — американцам. И только что купили от других дилеров [ Дилер — юридическое или физическое лицо, покупающее ценные бумаги за свой счет или продающее их из собственного портфеля в отличие от брокера или сейлсмена, выступающих посредниками между продавцом и покупателем. На практике многие фирмы выполняют как те, так и другие функции.] примерно на пятьдесят миллионов. Итого пятьсот миллионов. Больше облигаций просто нет.

Я мог бы наорать на Кэша. Мог бы обругать его по телефону последними словами. Ничего этого я не сделал. Я просто пробормотал:

— Пока.

У меня было такое ощущение, словно меня обманули, предали. Больше того, я чувствовал себя полным дураком. На рынке ценных бумаг ошибиться может каждый, но только законченный идиот способен доверить сто миллионов долларов Кэшу Каллахану. Он даже не признался во лжи, когда катастрофическое падение курса облигаций уже все сказало. Я попытался дозвониться в Токио Хамилтону, но не смог его найти и поручил поиски Карен, а сам стал думать, как можно выйти из этого кошмара с наименьшими потерями.

Все это время мое внимание было полностью поглощено миром, находившимся на другом конце телефонной линии. Только теперь я осмотрелся и увидел, что с меня не сводит глаз Дебби. Она следила за каждым моим словом и жестом. На ее лице не было обычной улыбки, оно приняло озабоченное выражение.

— Кажется, ты что-то говорила про то, чтобы выброситься из окна? — возможно более ровным тоном спросил я.

Дебби с трудом заставила себя улыбнуться, но тут же на ее лице появилось прежнее выражение озабоченности.

— Есть какие-нибудь свежие идеи? — спросил я.

Дебби, нахмурившись, на минуту задумалась. Не стоило ее спрашивать. Магического решения проблемы вообще не существовало, и мне не следовало перекладывать на плечи Дебби тяжесть ответственности за свою ошибку. Но пока она раздумывала, я с удивлением заметил, что вопреки здравому смыслу во мне теплится надежда на какое-то простое решение, которое я упустил из виду, а Дебби его найдет.

— Ты можешь продать, — сказала наконец Дебби.

Я мог продать. И потерять полмиллиона долларов. Мог ничего не предпринимать, рискуя потерять еще больше.

Внезапно мне страшно захотелось кофе, чтобы лучше думалось или, на худой конец, чтобы чем-то занять руки. Я встал и направился в угол, где стоял кофейный автомат, готовивший «настоящий» отфильтрованный кофе. По вкусу он был хуже растворимого, зато кофеина в нем было предостаточно. Я нажал на кнопку и опустил рычаг. Никакого результата. Я стукнул по автомату ребром ладони. По-прежнему ничего. Тогда я ногой ударил по станине агрегата и, получив хоть какое-то удовлетворение от появившейся в ножке небольшой вмятины, поплелся к своему столу.

Думай! Если Кэш врал, что казалось наиболее вероятным, тогда на рынок будет выброшено большое количество непроданных облигаций и их курс какое-то время не будет подниматься. Но при курсе 98,50 процент по облигациям поднялся до 9,49, то есть стал больше, чем у любой другой аналогичной еврооблигации. Со временем цена облигаций вырастет. Если Кэш врал, то мне не следует продавать, я должен выждать. При достаточном терпении, возможно, удастся компенсировать все потери и, быть может, даже получить какую-то прибыль.

А если Кэш не врал? Если ошибались все другие дилеры? Если «Блумфилд Вайс» действительно продал на триста миллионов в Японию? В таком случае, как только другие дилеры поймут свою ошибку, им придется оправдывать собственную игру на понижение. Иными словами, они станут покупать те же облигации, которые продавали раньше. Курс облигаций начнет стремительно подниматься. У кого хватит смелости купить сейчас много облигаций, тот заработает целое состояние.

Чем больше я думал, тем более вероятным мне казалось, что Кэш говорил правду. Кэшу я не доверял, но я верил чутью Хамилтона. Если Хамилтон не сомневался в том, что японцы могли бы купить облигации нового выпуска, то, скорее всего, он был прав. Как я мог сказать, кто прав, а кто не прав?

Потом у меня родилась одна мысль. Риск был немалым, но если все получится, то и результат будет отличным. Времени советоваться с Хамилтоном не оставалось. Если я хотел, чтобы вышло по-моему, мне нужно было действовать немедленно.

Я набрал номер Кэша. За ту секунду, что он брал трубку, мое сердце успело стукнуть полдесятка раз.

— Если мы договоримся о цене, то я хотел бы купить еще на пятьдесят миллионов, — сказал я и сам удивился, насколько спокойно прозвучал мой голос.

Кэш засмеялся.

— Правильно, Пол! Зарабатывать так зарабатывать! Подожди, не клади трубку.

Его реакция еще ни о чем не говорила. Чем больше объем продаж, тем больше комиссионных получает сейлсмен. Кэш заработает в любом случае. Надежным мерилом будет предложенная им цена. Если ему нужно продать облигаций еще на многие миллионы, он предложит низкую цену. В таком случае я поторгуюсь и, возможно, в последний момент откажусь от сделки. Если же Кэш действительно продал почти весь выпуск, то он с тысячами извинений предложит более высокую цену.