Поезд замедлил ход и остановился на станции «Монумент». Добрая четверть пассажиров встала и молча потянулась к дверям. Я был одним из них. Мы вышли на платформу, поднялись по короткой лестнице, миновали контрольный барьер и оказались на залитой июльским солнцем улице. Здесь ручеек пассажиров влился в нестройный, но намного более мощный поток людей, спускавшихся с Лондонского моста. Я присоединился к тем, что направлялись по Грейсчерч-стрит к Бишопсгейт — туда, где располагался офис нашей компании. Несколько заблудших пешеходов, которым нужно было пройти по улице в противоположном направлении, безуспешно пытались противостоять натиску армии спешащих на работу чиновников. За такое безрассудство их безжалостно толкали и швыряли. Со времен «большого взрыва» это ежедневное переселение народов начиналось на лондонских улицах все раньше — банковский люд торопился не опоздать к своим рабочим местам, чтобы поговорить с Токио, Австралией или Бахрейном.

На первый взгляд казалось, что всей этой армией движет единая цель — поскорее добраться до рабочего места и быстрей начать делать деньги, но на самом деле каждый нес с собой свои заботы, тревоги и свою ответственность. Иногда я пробивался сквозь толпу, стремясь скорее оказаться за своим столом и заняться проблемой, которая не давала мне заснуть всю ночь. Иногда я едва волочил ноги и меня то и дело толкали в спину, потому что мне невольно хотелось оттянуть момент неизбежного возвращения к вчерашней нерешенной задаче. Часто я просто плыл по течению вместе с толпой, мой мозг еще спал, отказываясь вникать в предстоящие дела, и просыпался лишь тогда, когда я садился за стол и в моих руках оказывалась чашка кофе.

Впрочем, сегодня я летел, как на крыльях. За последние двадцать четыре часа я заработал четыреста тысяч долларов; кто знает, сколько мне удастся заработать в следующие сутки? У меня появилась безрассудная уверенность в том, что любая операция, за какую бы я ни взялся, обязательно превратит деньги в еще большие деньги. Я понимал, что такая уверенность недолговечна, но мне хотелось наслаждаться ею, пока это возможно. В конце концов удача отвернется от меня. Я проиграю все сделки, в которых вероятности выигрыша и проигрыша будут одинаковыми. Казалось бы выигрышные сделки сорвутся из-за каких-то непредвиденных осложнений. К примеру, в моем компьютере заведется неуловимый вирус. Моя работа была сродни наркотику: я испытывал то ощущение безудержной эйфории, то тяжелейшую «ломку». Может, она вызывала и привыкание? Вполне вероятно.

Во всяком случае моя работа увлекала меня гораздо больше, чем безделье в крупном американском банке, куда меня приняли сразу после Кембриджа. Шесть лет я провел в кредитном отделе, анализируя деятельность и финансовое состояние компаний, которые брали займы в нашем банке. Мне нужно было решить, в состоянии ли будут эти компании вернуть деньги. В принципе такая работа могла быть интересной, но банк делал все возможное, чтобы превратить ее в скучнейшее занятие. У меня было ощущение, словно я тружусь в какой-то безликой конторе, укомплектованной безликими людьми, где каждый еженедельно должен изучить определенное количество бумаг.

Впрочем, до поры до времени такое положение меня устраивало. Руководство банка закрывало глаза на мои опоздания, ранние уходы. Очевидно, они полагали, что я выполняю роль своего рода рекламы. Директором лондонского филиала банка был американец, игравший в колледже в футбол, который на всю жизнь остался страстным болельщиком. Он ничего не имел против, если я опаздывал или уходил из банка задолго до окончания рабочего дня. Мои выходные никто не считал, я мог взять неоплачиваемый отпуск на любой срок. Весь банк гордился олимпийским чемпионом, получившим бронзовую медаль в беге на восемьсот метров.

Меня никто не понял, когда я бросил большой спорт. Директор воспринял мое решение как личное оскорбление. По его мнению, у меня не было никаких проблем. Я был еще молод. Еще четыре года — и золотая олимпийская медаль у меня в руках. Как мог я так поступить?

Скучная работа стала еще скучней. Теперь мне нужно было проводить в банке весь рабочий день. Я потерял единственную отдушину, и рутина банковской жизни стала невыносимой. Мне нужно было что-то новое, такое, в чем я мог бы испытать свои силы и победить.

Поэтому, когда я увидел в «Файненшал таймс» объявление о том, что где-то требуется младший трейдер, я заполнил анкету и отправил ее по указанному адресу. В объявлении говорилось, что небольшая фирма по управлению фондами, «Де Джонг энд компани», ищет специалиста с опытом кредитных операций, с перспективой после соответствующего обучения стать менеджером по инвестициям клиентов. Через две недели томительного ожидания я получил ответ. Со мной хотели встретиться! Мне понравились люди, которые проводили собеседование, они показались мне толковыми и дружелюбно настроенными, способными научить меня многому.

Особенно большое впечатление на меня произвел Хамилтон Макензи, под руководством которого я должен был работать. Макензи, стройному, худощавому шотландцу среднего роста, с аккуратно подстриженной короткой бородкой, было под сорок. Его преждевременно поседевшие волосы всегда выглядели так, словно он только что от парикмахера. Взгляд голубых глаз шотландца казался холодным и отрешенным, пока он не направлял его на вас. Тогда он как бы проникал в ваши самые сокровенные мысли, все видел, все замечал, все взвешивал и оценивал. Хамилтон и в самом деле ни на секунду не переставал думать, анализировать, выносить суждения, просчитывать варианты. Сначала меня это смущало, и в его присутствии я чувствовал себя скованно. Но он оказался превосходным учителем. Он хорошо знал свое дело и умел доходчиво и толково объяснять. Часто, не сумев сделать те же выводы, к которым пришел Макензи, я чувствовал себя полным дураком, но он никогда не жалел времени на то, чтобы объяснить ход своих мыслей. Его критика, хотя и высказанная в резкой форме, всегда была конструктивной. Самое главное, он был решительно настроен научить меня всему, что сам знал об управлении портфелем ценных бумаг.

А знал он очень многое. Он завоевал репутацию прирожденного игрока, который не может жить не рискуя. В большинстве современных руководств по управлению ценными бумагами подчеркивается, что любые попытки обмануть рынок обречены на провал, поэтому обычно менеджеры страются подчиниться требованиям рынка, а если они решают отклониться от них, то, как правило, делают это в минимальной мере. Хамилтон находил такую стратегию смешной. Он полагал, что, если какая-то компания доверяет «Де Джонгу» управление своими деньгами, значит, она платит комиссионные не просто так, а за свежие идеи. Он считал своим долгом заработать для клиента столько денег, сколько он сможет, и такими путями, какими он сочтет нужным. Поэтому он рисковал, рисковал очень серьезно, но отнюдь не вслепую. Он выжидал, когда представится очередная благоприятная возможность, анализировал все опасности, устранял или обходил те из них, которые можно было устранить или обойти, и лишь после этого, когда был уверен, что все шансы на его стороне, делал решающий шаг. Результаты радовали клиентов «Де Джонга», и они доверяли Хамилтону большие суммы.

Компания была создана двадцать лет назад Джорджем де Джонгом и первое время занималась управлением некоторыми известными благотворительными фондами. Восемь лет назад в компании появился Хамилтон, и «Де Джонг» стал привлекать зарубежных клиентов, особенно японских. С тех пор объем фондов, которыми управляла компания, постоянно возрастал и теперь достиг двух миллиардов фунтов стерлингов. Последние пять лет мистер де Джонг, которому сейчас было под семьдесят, появлялся в офисе лишь три раза в неделю по утрам. Он сохранил за собой полный контроль над компанией, которая приносила ему немалый доход. Фонды инвестировались в облигации в различных валютах, и управление этими операциями находилось целиком в руках Хамилтона. На него работали шесть человек, одним из которых был я.

Старшим из нас был Джефф Ричардз. У него за плечами был двадцатилетний опыт работы с инвестициями. Он должен был предугадывать предстоящие изменения обменных курсов и процентных ставок и соответствующим образом размещать ценные бумаги. Неизменно спокойный и вежливый. Джефф с его академическим подходом к анализу рынка обычно находил правильное решение. Ему помогал Роб Гринхалш; он отвечал также за управление недолларовыми облигациями. Роб, работавший в компании года два, был примерно моим ровесником. У нас был также «специалист по прогнозированию биржевой конъюнктуры» Гордон Херли. Он занимался анализом истории курсов ценных бумаг и на этой основе предсказывал будущие курсы. На первый взгляд такая работа была не многим надежнее гадания на кофейной гуще, но Гордон чаще угадывал, чем ошибался.

Я следил за долларовыми ценными бумагами, на долю которых приходилось больше половины наших фондов. Это была сфера интересов Хамилтона, в которой он и сам до сих пор работал очень активно. Предполагалось, что в будущем я передам часть своих функций Дебби. Пока что она, проработав в главном офисе даже меньше меня, большую часть времени уделяла документации и изредка оформляла более или менее безопасные сделки. У нас с Дебби была одна помощница, спокойная, но очень расторопная двадцатилетняя Карен.

Вот уже шесть месяцев я был частью этой команды, и мне она нравилась.

Шагая по Бишопсгейт, я наконец добрался до высокого здания с черными стеклами — «Колониал-банка». По мере того как таяло состояние этого банка, сокращалась и его потребность в помещениях, и теперь верхнюю часть здания занимали другие компании. «Де Джонг» располагался на предпоследнем, двадцатом, этаже. На лифте я поднялся на наш этаж и оказался в роскошной приемной. Здесь каждого посетителя должно было поразить обилие полированного красного дерева, дорогих книг в кожаных переплетах и гравюр восемнадцатого века, на которых были изображены древние торговые пути и чайные клиперы под всеми парусами. Приемная производила впечатление солидного, безупречного учреждения, напоминала о богатствах, завоеванных столетия назад финансистами имперской торговли. Здесь все говорило о том, что осторожные решения об инвестициях принимаются лишь после тщательнейшего взвешивания всех «за» и «против». На самом деле компании было всего двадцать лет от роду, а Хамилтон и его команда, укрывшись за дубовыми дверями, ежедневно рисковали деньгами своих клиентов.

Я прошел через эти дубовые двери и оказался в операционном помещении «Де Джонг энд компани». Оно было намного меньше операционных залов крупных инвестиционных банков или брокерских контор, где круглые сутки покупали и продавали ценные бумаги. «Де Джонг» был сравнительно небольшой инвестиционной компанией, в которой работали всего несколько сотрудников. Хотя по сравнению с другими инвестиционными фирмами мы были более активны, наша компания работала далеко не все двадцать четыре часа в сутки. Мы покупали и продавали облигации только тогда, когда, на наш взгляд, на рынке складывалась благоприятная ситуация.

Тем не менее, даже в относительно спокойные часы в нашем операционном помещении царила атмосфера скрытого напряжения, и это мне было по душе. Здесь определялась судьба двух миллиардов фунтов стерлингов. Сюда со всего света стекалась информация — по телефону, с экранов компьютеров или на бумаге. Эту информацию мы анализировали, взвешивали, сортировали и затем сводили воедино. Потом принимали решение: продать одни ценные бумаги, купить другие или просто ничего не предпринимать. Каждое решение приводило в движение миллионы фунтов стерлингов. Если решение было правильным, то наши клиенты становились на десятки и сотни тысяч фунтов богаче. Если же мы ошибались... Все мы очень серьезно воспринимали лежавшую на нас ответственность.

Две стены комнаты, выходившие на юго-запад и юго-восток, были сплошь из толстого стекла. С высоты двадцатого этажа было хорошо видно не только лондонский Сити, но и низкие холмы за Апминстером на востоке, иглу «Кристал-пэлас» на юге и высокие дома-башни Мидлсекса на западе. На двух других стенах не было ничего, кроме обязательных часов, показывающих время в Токио, Франкфурте, Лондоне и Нью-Йорке, и большой белой доски, на которой синим мелом были нацарапаны результаты сделки, совершенной месяцы назад.

В операционной комнате было восемь рабочих мест. Каждое оборудовано обычными атрибутами, необходимыми для перемещения денег по всему свету: экранами агентств «Рейтер» и «Телерейт», которые дают самую свежую информацию о курсах и рынках, сообщают все биржевые новости; персональным компьютером для анализа портфелей и истории изменения курсов; сложной системой телефонной связи с пультом примерно на десяток линий, которые обращали на себя внимание не звонком, а мигающей лампочкой; огромными корзинами для мусора, куда отправлялась большая часть бумаг из двухфутовой стопки, которые мы ежедневно получали по почте.

Один из столов, в те дни пустовавший, был больше других, чуть менее захламлен и стоял немного в стороне. Это был командный пункт, с которого Хамилтон руководил всеми нами и разрабатывал стратегию новых побед на рынке ценных бумаг. Достаточно близко, чтобы быть в курсе всех дел, достаточно далеко, чтобы контроль не казался слишком навязчивым.

Этим утром я появился на работе позже всех, в пять минут девятого, полагая, что имею на это полное право. Сегодня в операционной комнате было больше людей, чем вчера. Роб вернулся из отпуска, а Гордон — с семинара. Оба говорили по телефону, и Роб уже почти сорвался на крик; значит, его успели чем-то растревожить. Джефф сидел у своего компьютера в той же позе, что и вчера, словно не выходил.

— Доброе утро, — поздоровался я на ходу и услышал в ответ нечленораздельное мычание.

Я прошел к своему рабочему месту и нажал с десяток кнопок над столом и под ним. Тем временем со мной поздоровалась Дебби:

— Доброе утро, самодовольная рожа. Благодарю за вчерашнюю выпивку.

— Не издевайся, — сказал я. — Каждому хоть раз в жизни везет.

Я раскрыл портфель и высыпал на стол то, что собирался прочесть накануне вечером.

— Только не рассказывай, что тебе доставляет удовольствие читать такую дрянь, — сказала Дебби, показывая на желтую книжицу с эмблемой «Блумфилд Вайс». Она подошла к моему столу и взяла брошюру в руки. — «Недолговечность преходящего. Как со временем устаревает информация» доктора философии Джорджа Фейхтвангера. Многообещающее название. — Она раскрыла брошюру на странице, испещренной бесконечно длинными уравнениями вперемежку с заумными фразами. — Ладно, раз ты такой сообразительный, скажи, что значит вот это? — Дебби показала на особенно длинную цепочку греческих букв и арабских цифр.

— Это значит: «Доброе утро, Пол. Не принести ли тебе чашечку кофе?», — ответил я.

— А вот эта абракадабра переводится так: «Встань и налей кофе сам, ленивый сукин сын», — парировала Дебби, показывая на не менее сложное уравнение, стоявшее под первым. Потом она бросила брошюру на стол и направилась к кофеварке.

Дебби мне нравилась. Мы работали вместе всего два месяца, но даже за такое короткое время научились понимать друг друга. Она считала, что я слишком много внимания уделяю работе, я полагал, что она относится к своей работе слишком легкомысленно. Но она никогда не унывала. Дебби анализировала сравнительно небольшие взлеты и падения курсов на рынке ценных бумаг. Рядом с Дебби было невозможно воспринимать всерьез даже самого себя.

Ей было около двадцати пяти. Светло-каштановые волосы она собирала в «конский хвост». Вероятно, она была чуть-чуть полнее, чем следовало бы, но даже эта полнота придавала ей привлекательную мягкость. С лица Дебби никогда не сходила широкая улыбка, а взгляд ее ярких карих глаз постоянно перепрыгивал с одного предмета на другой.

По образованию Дебби была юристом. После двух лет стажировки в не слишком известной адвокатской конторе она решила, что юриспруденцией сыта по горло, и перешла в «Де Джонг энд компани». Впрочем, совсем забыть свою специальность ей не удалось, и первые два года она провела в нашем «черном офисе», где большую часть времени у нее занимали правовые проблемы управления нашими фондами в соответствии с неисчерпаемым потоком новых законов, постановлений и правил, единственной целью которых было гарантировать, что мы не украдем деньги наших клиентов. В конце концов она убедила Хамилтона перевести ее на должность младшего трейдера. Обучалась она быстро, хотя со стороны могло показаться, что она лишь развлекается.

У Дебби сложились хорошие отношения со всеми сотрудниками нашей компании. Даже Джефф Ричардз добродушно прислушивался к ее болтовне. Лишь Хамилтон испытывал к Дебби противоречивые чувства. В его понимании даже намек на отсутствие преданности работе был непростителен.

Я бросил взгляд на лежавшую передо мной брошюру. Дебби случайно открыла ее именно на той странице, на которой я окончательно потерял нить рассуждений доктора Фейхтвангера. Накануне вечером я часа полтора бился над этими страницами и в конце концов сдался. Хотя тема брошюры не имела прямого отношения к нашей работе, я искренне стремился узнать о рынках ценных бумаг как можно больше. Разумеется, из книг о сделках с облигациями можно почерпнуть что-то полезное лишь до известного предела, но я хотел достичь хотя бы его. Как бы сложна и запутана ни была статья, я намерен был корпеть над ней, пытаясь уловить заложенный там обобщенный опыт всех этих брокеров, дилеров, трейдеров и управляющих ценными бумагами.

Вскоре вернулась Дебби с двумя пластиковыми чашками мутной черной жидкости. Одну чашку она подала мне и села за свой стол, на котором уже лежала «Файненшал таймс», раскрытая на полосах телевизионных обзоров. За день Дебби предстояло просмотреть «Файненшал таймс», «Таймс» и «Мейл».

Замигала одна из лампочек. Звонил Кэш.

— Послушайте, в вашем «Де Джонге» собрались одни везунчики, — начал он. — Вчера я подарил вам самую роскошную сделку. Сегодня я вытаскиваю вас из помойной ямы.

— И что это за помойная яма? — слегка забеспокоившись, спросил я.

На мой взгляд, мы вовсе не были ни в какой помойной яме. Я быстро пролистал в памяти все наши пакеты ценных бумаг, пытаясь догадаться, что Кэш имеет в виду.

— Я нашел покупателя на все ваши «Джипсам», — с ноткой триумфа в голосе объяснил Кэш. — Я буду предлагать все ваши облигации по курсу восемьдесят.

— Подожди, — сказал я.

Сначала я даже не понял, о чем он говорит. Потом, порывшись в бумагах на своем столе, я откопал один из почти забытых портфелей наших клиентов. Там среди пакетов странных старых облигаций я обнаружил «Джипсам компани оф Америка, 9%, 1995». Облигации были куплены три года назад; тогда курс их покупки был равен девяноста шести.

Прикрыв телефонную трубку рукой, я откинулся на спинку кресла и крикнул:

— Эй, Джефф!

Джефф отозвался не сразу. Его всегда немного раздражало, если его отрывали от компьютера.

— Да? — сказал наконец он.

— Тебе что-нибудь известно о «Джипсам оф Америка»? Похоже, три года назад мы купили их на полмиллиона долларов.

Джефф на минуту задумался.

— Да, кажется, я знаю, что ты имеешь в виду. Не лучшее из приобретений Хамилтона. Думаю, он купил их почти по номиналу. Потом у компании были крупные неприятности, и в последний раз ее облигации продавали по курсу около шестидесяти.

— Мне предлагают продать их по восемьдесят, — сказал я.

— Продавай.

Теперь настала моя очередь задуматься. Если Кэш вдруг предлагает купить у нас по восемьдесят облигации, которые только что шли в лучшем случае по шестьдесят, значит, ему известно что-то, чего не знаю я.

— Есть ли что-то такое, что я должен знать о «Джипсам»? — спросил я Кэша.

— Нет, ничего, клянусь. Во всяком случае мне ничего не известно. Дело в том, что весь прошлый год Хамилтон скулил, умоляя меня найти хорошего покупателя на этот пакет. Вот я в конце концов и нашел. Он будет доволен, когда узнает.

Это был старый прием. Сейлсмены часто прибегают к нему, пытаясь обмануть молодого менеджера, когда босса нет на месте. Достаточно намекнуть, что сделал бы босс в аналогичной ситуации, и убедишь новичка, что гораздо менее рискованно вступить в сделку, чем упустить ее. В первые два месяца моей работы в «Де Джонге» я сам раза два попадался на такую приманку. Хамилтон прочел мне лекцию о том, что я должен всегда доверять собственным суждениям и собственному чутью и никогда не принимать на веру то, что говорят другие.

— Гм-м-м, — сказал я. — Мне нужно подумать. Я тебе перезвоню.

— Ладно, но не позже сегодняшнего вечера. Завтра покупатель может исчезнуть, — предупредил Кэш.

— Хорошо. Я позвоню после обеда, — сказал я и повесил трубку. Мне нужно было разузнать побольше об этой «Джипсам компани оф Америка». Я встал и прошел в соседнюю с операционной комнатой библиотеку.

Наверно, маленькая комнатка без окон не заслуживала такого громкого названия. К тому же там практически не было книг. Все стены комнатушки были заставлены стеллажами с папками, а в центре ее помещался компьютер, связанный с множеством информационных баз данных. Работавшего неполный рабочий день библиотекаря Алисона на месте не было, но я и сам умел находить нужную информацию. Через двадцать минут у меня в руках уже был проспект наших облигаций «Джипсам» и копии сообщений биржевых брокеров компании. Кроме того, я получил распечатки компьютерных данных о финансовых операциях компании и сообщения прессы за последние пять лет.

Я вернулся на свое рабочее место с охапкой бумаг.

Дебби оторвалась от «Таймс»:

— У нас не так уж холодно. Не обязательно разжигать костер.

— Я просто хочу поближе познакомиться с этой компанией, — объяснил я.

— В этом весь Пол, — не унималась Дебби. — Любой другой на твоем месте полистал бы последний выпуск «Вэльюлайн», а потом продал бы акции.

Я улыбнулся. Скорее всего, Дебби была права. Но в то время — и Дебби это отлично знала — я не успокоился бы до тех пор, пока не просмотрел бы отчеты о всех финансовых операциях компании за последние пять лет и не прочел бы все комментарии в прессе.

Следующие три часа я просидел над бумагами, прервавшись лишь однажды на четверть часа, чтобы сбегать за сэндвичами в магазинчик напротив.

Постепенно в моей голове стало складываться более или менее определенное представление о таинственной компании, которая за два последних года из посредственной превратилась в убыточную. В этом была повинна не только сама компания. Темпы жилищного строительства снизились, упал и спрос на ее основную продукцию — сухую штукатурку. Свой вклад в разорение компании внес председатель ее правления и владелец тридцати процентов акций Нат Моррисон. Он взял крупные займы и на эти деньги построил фабрики, которые теперь работали в половину мощности. Кроме того, он одного за другим выгнал нескольких исполнительных директоров под предлогом разногласий в политике, проводимой компанией. По мере того как доходы «Джипсам» превращались в убытки, курс ее акций и облигаций уверенно падал. На рынке ценных бумаг поговаривали, что компания, скорее всего, окончательно обанкротится.

«Джипсам» получила несколько пробных предложений от крупных корпораций, которые рассчитывали дешево купить ее современные фабрики, очевидно, в надежде, что спад в строительстве в конце концов сменится ростом. Но Нат Моррисон не хотел отказываться от кресла председателя правления, а ни один здравомыслящий покупатель не хотел тратить деньги на компанию, которую возглавляет Нат Моррисон. Поскольку без согласия Моррисона продать заводы компании было невозможно, все оставалось на своих местах, а положение «Джипсам» продолжало ухудшаться.

Затем, перелистывая сообщения в прессе, я наткнулся на заметку примерно месячной давности, озаглавленную «Король сухой штукатурки погиб при падении вертолета». Возможно, назвав Ната Моррисона «королем сухой штукатурки», газета несколько преувеличила его заслуги, но речь шла именно о нем. Он погиб, направляясь на одну из фабрик на своем вертолете. Я внимательно прочел сообщения нескольких последующих дней. Не удивительно, что после гибели Моррисона цена акций компании выросла на десять процентов. Очевидно, он оставил свои деньги в доверительном фонде, а доверенными лицами были его сын, удачливый чикагский адвокат, не имевший ни малейшего желания заниматься производством сухой штукатурки, и президент местного банка.

Я встал из-за своего обшарпанного стола и подошел к окну. Из нашего офиса открывался изумительный вид на Лондон. Я смотрел на серебристую ленту Темзы, которая упрямо пробивалась среди черно-серых громад Сити, более степенно текла мимо собора святого Павла и зданий парламента к приземистым коробкам электростанции Баттерси. Почему Кэш предлагает так много? В чьих руках окажутся в конце концов акции? И почему?

После смерти Моррисона переход компании в другие руки стал вполне реальным, тем более что адвокат и банкир, скорее всего, считали разумным продать семейную компанию. Если «Джипсам» будет куплена и поглощена более солидной корпорацией, то курс облигаций поднимется. Но это поглощение то ли состоится, то ли нет, а тем временем компания запросто может обанкротиться. Если кто-то хочет сыграть на продаже компании, то более разумно, было бы скупить акции, которые могут удвоиться в цене. Напротив, как бы сильна ни была корпорация, которая покупает «Джипсам», облигации всегда будут выкупаться по курсу сто, что при предложенном Кэшем курсе покупки восемьдесят обещало лишь двадцать пять процентов прибыли.

Так кому же могли понадобиться облигации «Джипсам»? Может быть, самой компании, которая решила по дешевке скупить собственные облигации? Нет, у компании «Джипсам» на это не было свободных денег.

Я проводил взглядом баржу, скрывшуюся под мостом Блэк-фрайар.

Ну конечно! Мог быть только один здравомыслящий покупатель! Тот, кто собирается прибрать к рукам «Джипсам». Прежде чем о его решении станет известно на рынке, он хочет скупить по бросовой цене как можно больше облигаций «Джипсам». Всего в обращение их было выпущено на сто миллионов долларов. Если этот покупатель скупит их по среднему курсу восемьдесят, то при погашении облигаций двадцатипятипроцентная прибыль даст двадцать миллионов. Неплохие деньги! Чем больше я думал, тем больше убеждался в своей правоте. Я нашел единственно разумное объяснение. Теперь за работу!

Я вернулся к столу и позвонил Дейвиду Барратту.

— «Харрисон бразерс», — отозвался Барратт.

— Дейвид, вы когда-нибудь слышали о выпуске облигаций для «Джипсам компани оф Америка»? — начал я.

У Дейвида была превосходная память, он знал все о большинстве еще не погашенных облигаций.

— Слышал, конечно, — ответил он. — Девять процентов в девяносто пятом году. Когда я сталкивался с ними последний раз, они шли по курсу шестьдесят пять, но это было месяцев шесть назад.

— У меня к вам большая просьба. Не могли бы вы разыскать для меня этих облигаций на пять миллионов долларов?

— Это не так просто, — ответил Дейвид. — На рынке их почти нет. Посмотрю, что смогу сделать.

Я отключил телефон. Как обычно, Дебби все слышала.

— Мне казалось, ты должен продавать эти облигации, а не покупать. Когда Хамилтон узнает, его хватит удар.

Я рассказал ей, что мне удалось узнать о «Джипсам» и к каким выводам я пришел.

— Если я прав, то облигации скупает тот, кто собирается приобрести компанию, а после смены владельца их цена поднимется до номинала. Если я сейчас куплю по восемьдесят, то двадцать пунктов прибыли обеспечены.

Дебби внимательно слушала.

— Мне твоя идея нравится. Но, думаю, Хамилтона все же хватит удар.

Я поморщился. Возможно, Дебби была права. Строго говоря, я не имел права без разрешения Хамилтона увеличивать расходы «Де Джонга» на покупку любых ценных бумаг, не имеющих высшего рейтинга. Но я был уверен, что мои расчеты верны.

Замигала лампочка. Это был Кэш.

— Ты решил, что будешь делать с «Джипсам»?

— Пока нет. Дай мне еще полчаса.

— Хорошо. Но мое предложение не вечно. Полчаса и ни минутой больше.

Кэш положил трубку. На этот раз он был как никогда сдержан. Ни намека на его привычную болтовню.

Через двадцать пять минут позвонил Дейвид.

— С этими облигациями творится что-то странное. На бирже их предлагают по курсу восемьдесят, одному Богу известно почему. Вы знаете, что все это значит, Пол?

— Не знаю, но догадываюсь, — сказал я.

— И что же?

— Прошу прощения, Дейвид, не могу сказать. Вы нашли облигации?

— Только на два миллиона. Предлагаем их по восемьдесят два.

Вероятно, «Харрисон бразерс» сама повысила цену по меньшей мере на пункт, но у меня не оставалось времени на торговлю.

— Беру, — сказал я.

— Итак, вы покупаете на два миллиона «Джипсам оф Америка», девятипроцентные, с погашением в 1995 году, по курсу восемьдесят два, — подвел итог Дейвид. — Спасибо.

— Благодарю вас, — ответил я. — Если вдруг попадутся еще, дайте мне знать.

— Непременно, — сказал Дейвид. — Но, думаю, это маловероятно. Даже эти два миллиона мы нашли только в Швейцарии. Кто-то успел подобрать все, что продавалось. К кому бы мы ни обращались, все продали их за последние день-два.

Как бы то ни было, я набрал на два миллиона облигаций. Это сулило хорошую прибыль. Я вспомнил, что обещал перезвонить Кэшу.

— Ну так что? — спросил он.

— Извини, Кэш. Спасибо за предложение, но, думаю, нам не стоит их продавать.

— Эй, Пол, дружище! Подумай как следует! Хамилтон выйдет из себя, если узнает, что ты не принял мое предложение.

А что будет, когда ему станет известно, подумал я, что я купил еще на два миллиона?

— Мне жаль. Кэш, но мы ничем не можем тебе помочь.

С минуту Кэш молчал, потом в трубке снова зазвучал его голос, немного расстроенный, но не рассерженный.

— Что ж, тебе решать. Только не забывай, сколько сил я потратил на то, чтобы помочь вам выбраться из затруднительного положения с этой позицией [Позиция — количество ценных бумаг определенного типа, находящихся во владении индивидуального или институционального инвестора.]. Позже поговорим.

Я положил телефонную трубку и не в первый раз подивился умению Кэша заставить человека почувствовать себя виноватым, когда он только что пытался надуть тебя.

— Купил? — поинтересовалась Дебби.

— Только на два миллиона, — ответил я.

— Неплохо. Имеешь шанс сделать приличные деньги. — Она откинулась на спинку кресла. — Жаль, что мы не можем купить их для себя, — сказала она. — Похоже, это гарантированный заработок.

— Почему не можем? — возразил я. — Все, что тебе нужно сделать, так это снять пару миллионов со счета в строительном обществе [Строительное общество — специализированное сберегательное учреждение в Великобритании.].

— Можно попытаться купить пакет поменьше. Еще один, — вслух размышляла Дебби.

— Это будет законно?

— Не знаю.

— Кому же знать, как не тебе? Ты же наш юрисконсульт, — заметил я.

Каждая компания, управляющая фондами, поручает одному из своих сотрудников выполнять функции юрисконсульта и следить за спорными ситуациями, чтобы ни у кого не возникло соблазна набить собственный карман, воспользовавшись конфиденциальной информацией. Дебби имела юридическое образование и потому стала нашим юрисконсультом.

— Да, конечно. — Дебби задумалась. — Честно говоря, это определенно смахивает на злоупотребление служебным положением.

— Жаль. Идея была неплоха, — отозвался я.

— Но, конечно, мы можем купить акции, — продолжала Дебби. — Если компанию купят, их курс взлетит до небес.

— Почему бы и нет? — согласился я. — Мне кажется, это отличная мысль.

В строительном обществе у меня было десять тысяч фунтов. Я подумал, что вложить половину из них в акции «Джипсам» было бы весьма разумно.

— Но как, черт возьми, ты купишь американские акции? — тут же задумался я.

Мы с Дебби с минуту поразмышляли над этой проблемой, потом она рассмеялась:

— Это просто смешно! У нас есть связь с десятком крупнейших биржевых брокеров мира. Хотя бы один из них должен знать!

— Конечно! — воскликнул я. — Я позвоню Кэшу. Уж он-то точно все знает о таких делах.

Я снова набрал номер Кэша.

— Ты передумал? — сразу спросил он.

— Нет, — ответил я. — Но я хотел бы попросить тебя об одолжении.

— Пожалуйста, — отозвался Кэш, хотя с несколько меньшим энтузиазмом, чем обычно.

— Как проще всего купить акции на нью-йоркской фондовой бирже?

— О, нет проблем. Я могу открыть там счет на твое имя. Тебе нужно будет только позвонить Мириам Уолл из нашего отдела частной клиентуры. Подожди минут пять, я предупрежу ее, что ты будешь с ней разговаривать.

Еще через десять минут Дебби и я стали счастливыми обладателями двух тысяч акций «Джипсам оф Америка», которые мы купили по семь долларов за акцию.

ДАЛЬШЕ >> Глава 3